Она стояла на тротуаре. Мощенная булыжником улица спускалась вниз, к реке, к старому причалу. Было пусто. Неяркое солнышко приятно щекотало загорелые плечи и стройные ножки в изящных греческих сандалиях. Дорогу перегораживал золотозубый «качок» с гипертрофированными мышцами. В сером «мерее» сидел парень в малиновом модном пиджаке и с противной наглой ухмылкой.

– Ну, и куда же мы без мамочки?

Аленка зажмурилась изо всех сил. Она не хотела верить, но факт оставался фактом… И рука золотозубого была вполне настоящая – с толстыми пальцами, похожими на сосиски. Кажется, она должна была закричать… Или нет?

И улица, самое главное – улица была пуста, никто в клетчатой рубашке не маячил вдалеке, у дома с синей калиткой…

– Давай ее в машину. Развлечемся маленько.

На лицах у обоих были азарт и бешенство. Желанная добыча! И – полная безнаказанность, она была беззащитна перед этими слюнявыми рожами… Перед потными руками, лихорадочно срывающими с нее одежду…

Беззащитность. Тело мгновенно стало чужим, а выучка, которая позволила бы разделаться с уродами, придет позже, через полтора года… И придет ли? Нет Артура, а ее просто затолкают на заднее сиденье иномарки, отвезут в ближайший лесочек…

– Не-е-ет!

– Кричал кто-то?

Женщина посмотрела на Колесникова уже совсем без злобы и недоверия.

– Показалось. Хотя, может быть, и нет. Теперь тут лихие люди сплошь и рядом. Страшно.

Он все-таки заставил ее немного поесть – крошечную плошку риса, лепешку, кусочек вяленой рыбы, то, что нашел в разгромленной лавке неподалеку. В ее глазах промелькнуло что-то вроде благодарности. Она поплотнее закуталась в рваное одеяло и подсела ближе к жаровне с красными потрескивающими угольками.

– Они убили его, – тихо сказала женщина.

– Твоего мужа? Нет, – мягко возразил Игорь Иванович. – Он умер сам. По-моему, у него было слабое сердце.

– Все равно. Сначала его обвинили в сговоре с убийцей. Обещали казнить на площади как изменника. Он пытался доказать, что это не так… Не виноваты же мы, в самом деле, что этот человек оставил свою лошадь именно в нашей конюшне!

– Ты имеешь в виду молодого монаха?

– Ну конечно. Он показался мне таким… безобидным. Мой сын был бы сейчас, наверно, похожим на него.

– У тебя был сын? Она кивнула.

– Он умер совсем маленьким. А в тот вечер, когда убили нашего правителя, мне вдруг показалось, что Кьятти опять пришел ко мне. Я расплакалась, а муж за это накричал на меня…

– Твоего сына звали Кьятти?

– Кьят-Лун, Легкий Ветерок. Кьятти я звала его, когда он был совсем маленький. Я подумала: неужели тот монах мог совершить такое злодейство? Он же еще мальчик… И его старый учитель показался мне достойным человеком…

Она говорила тихо и монотонно, без всякого выражения: все умерло, высох взгляд, почернела душа, и сердце остановилось, пропустив удар.

Все умерли…

– А потом ворвались солдаты. Вышибли ворота, налетели… По дому прошлись, будто вихрь… Может, и прав был муж: кабы этот монах остался у нас, его непременно бы схватили… Двое распластали меня прямо на полу, задрали рубаху… А их главный схватил мужа за волосы… Муж кричал, что ничего не знает, но ему не поверили. Я думаю, донес кто-то из соседей.

– Но Зык-Олла все-таки признался?

– А что оставалось делать… Мы не какие-нибудь герои – просто мирные люди. Муж сказал, что старый постоялец отправился к Западным воротам.

Игорь Иванович удивился:

– Но ведь Ликим расположен к северу от Лхассы. А горный храм как раз недалеко от Ликима…

– Не знаю, – равнодушно ответила женщина. – Только старик поскакал туда. – Она махнула рукой в западном направлении. – И он был очень встревожен. Прямо как ужаленный…

– Может быть, он гнался за кем-то?

Он задал этот вопрос самому себе, словно размышляя и не надеясь на ответ… Но женщина вдруг прошептала, глядя на огонь:

– Да… Здесь был призрак.

– Кто? – не понял Игорь Иванович.

– Призрак, – повторила она. – Он промелькнул во дворе, рядом с конюшней. Быстро, словно тень… И скрылся.

– Когда это было? Она нахмурилась:

– В первый раз – когда те двое монахов остановились у нас на постой. За день до убийства нашего правителя.

«Главное – их лошади», – вспомнилось Колесникову. У храма Пяти Хрустальных Колонн убитый монах-реставратор слышал разговор… «Если они захотят поменять лошадей – этого нельзя допустить ни в коем случае…» И тот «призрак» крутился как раз возле конюшни. Случайно? Нет, ему важны были именно их лошади – надо думать, как особая примета.

– Твой муж видел его?

– Нет… Я хотела рассказать ему, но он не стал слушать. Велел, чтобы я не болтала глупостей. А я всю ночь не могла заснуть.

– Ты говорила об этом на суде?

– Ой, что вы… Меня и не спрашивали. А когда мне задали вопрос, знаком ли мне молодой монах, тот, кого обвиняли в убийстве, я долго не смела рта раскрыть, боялась… А он все смотрел на меня. Так грустно… Но что я могла сделать? Все равно его бы приговорили.

– А после того как появился призрак, ты подходила к лошадям?

– Да, почти сразу же. Правда, я испугалась. Но потом подумала: а вдруг с лошадьми что-то случилось? Знаете, мы ведь очень дорожим своей репутацией…

– И что ты обнаружила? Она пожала плечами:

– Ничего, они вели себя спокойно.

– И на них не появилось ни новых подков, ни клейма?

– Сразу видно, в лошадях вы ничего не смыслите. Если бы на них поставили клеймо, они целый день не подпускали бы к себе человека… Нет, призрак их не тронул. Только посмотрел – и скрылся. А почему вы меня об этом спрашиваете?

Несколько секунд она не отрываясь всматривалась в глаза Колесникова. Потом решительно произнесла:

– Вы ведь тоже не верите, будто молодой монах убил Лангдарму… Вы его спасете? – В ее голосе теплилась надежда. – Ведь спасете?

Игорь Иванович покачал головой:

– Его казнят завтра в полдень.

Женщина вскочила на ноги. В ее глазах сверкнул огонь.

– Тогда к чему эти расспросы? Зачем вы вообще явились сюда, раз ничего не можете сделать?

– Затем, что у человека должно быть доброе имя, – тихо сказал Колесников.

– Доброе имя… – Женщина горестно вздохнула, и огонь в глазах вдруг погас. – На что приверженцу Будды доброе имя – если он обвинен несправедливо?

– Ему, возможно, и ни к чему, – ответил Игорь Иванович. – Но ведь я – не буддист. Для меня это очень важно – восстановить справедливость.

– Это здесь, – сказала женщина и свернула куда-то в узкий проулок меж домами.

Она шла, поминутно спотыкаясь – больше от страха, чем от неловкости. Игорь Иванович попробовал себе представить, что пережила его провожатая, – и не сумел. Воображения не хватило.

Лачуга была совсем крошечная – трудно было поверить, что здесь кто-то живет. Скорее это напоминало конуру для средней собаки. Собака, впрочем, действительно была, да не одна, а целая свора. Они возились в пыли, рычали друг на друга, дрались из-за каких-то кровавых ошметков и костей, разбросанных тут и там. Так здесь было: великие, непостижимые для постороннего тайны, магия, волшебство, роскошь дворцов и храмов, и совсем рядом – этот двор с собаками, грязная хижина, грязная маленькая девочка застыла на пороге, тупо глядя из-под никогда не стриженных волос.

– Взгляните, это та самая девочка? – спросил Колесников у своей спутницы, вдовы хозяина постоялого двора.

– Да, конечно. Ты меня узнаешь, Тагпа? Девочка молча засунула в рот указательный палец.

– Не бойся, – ласково сказала женщина. – Мы тебя не обидим. Только скажи: помнишь, сестра послала тебя за рисом – это было вскоре после праздника Ченгкор-Дуйчин, когда на улицах начались беспорядки.

– А сестра умерла, – равнодушно сообщила девочка. – Я сначала подумала, что она спит… Попыталась разбудить, потом села на пол и заплакала. Страшно было. Тут пришли соседи, которые живут через улицу. Сестру они куда-то унесли, наверное, похоронить… А мне дали немного еды. Но она уже кончилась.